ИЗ ПИСЬМА ДРУГУ

…Итак, помолясь Богу и отпросившись, где только можно, 11 февраля 1994 года донецким поездом я выехал в Тулу, чтобы там спустя 40 минут от прибытия перепрыгнуть на поезд № 619 Тула-Белев. По дороге до Тулы ничто не привлекло особенно моего внимания, кроме того, что навстречу попалось всего лишь 3 грузовых поезда, а положение на некогда легендарной своими грузооборотами ст. Люблино напоминало затянувшуюся забастовку…

В Туле мороз крепчал поминутно (сталкиваюсь с подобным явлением первый раз). Везде по вокзалу доносились нехорошие известия о грядущем великом холоде. Они сбылись, но об этом позже.

В кассе вокзала народ брал билеты на белевский поезд весьма своеобразно: люди называли номер вагона, в котором хотели бы ехать, и получали билет. Не знаю, есть ли такой сервис, скажем, в Англии. Причина, как оказалось, в том, что на станционных платформах ввиду заметенности не везде можно выйти из вагона.

В 17.25 тепловоз 2М62У-120 взял с места наш поезд. Я ехал в купейном вагоне, один в купе, вовремя одев на себя все мудро взятые из дому теплые вещи, шубу. Как пояснила проводница, «вагон худой, и вся польза от печи в трубу вылетает». Что и говорить — «польза вылетала» весьма скоро. Я пил пиво, ходил в соседний вагон за кипятком, глядел в окно, в котором, впрочем, до самого Горбачева ничего примечательного так и не увидал, кроме мощных на морозе дымов заводов и страшенных монстров хим- и металлургпрома в Ясной Поляне и Щекино. Станции абсолютно пусты, хруст снега идущих слышен из купе метров за триста. Дежурная выскочит, махнет фонарем вагонам-избушкам нашего поезда, и бегом обратно в помещение.

Вокзал ст.Горбачево Фото Эдуарда Грачева © 03.05.2003

Приятно было предвкушать свидание с «деревянной дорогой» и видеться с грезами вагонного одиночества.

В Горбачево островной вокзал типичной послевоенной архитектуры Московско-Курского направления, 3-го, по-видимому, класса. Белевская сторона не электрифицирована.

Посещали меня и другие мысли в дороге. Например, о таком.

   1910 г. Октября 28. Щекино. 6 ч. утра. … «Доехали хорошо. Поедем, вероятно, в Оптину»…
   1910 г. Октября 28. Козельск. « …Теперь половина восьмого… Пришлось от Горбачева ехать в 3-м классе, было неудобно, но очень душевно приятно и поучительно. Ели хорошо и на дороге и в Белёве»…
   1910 г. Октября 31. Шамордино*). « …Уезжаем мы непредвиденно, потому что боюсь, что меня здесь застанет Софья Андреевна. А поезд только один в 8-м часу»**).
   Там же, тогда же. «… Едем на Юг, вероятно, на Кавказ… Если захотите телеграфировать, то телеграфируйте в Ростов, Фроловой»…
   1910 г. Ноября 1. Астапово.
   Ясенки. Черткову. Срочная.
   «Вчера захворал пассажиры видели ослабевши шел с поезда Боюсь огласки Нынче лучше Едем дальше, примите меры Известите.
   Николаев».***)

Не правда ли, нельзя было без волнения ехать по этой железной дороге, в том же направлении, видеть те же ж.д. здания и башни по линии Данков-Смоленск Ряз.-Ур.ж.д.? Разве что в Белеве нынче «хорошо не поешь», да и «душевная» беседа вряд ли с кем выйдет…

Эта дорога везла его в последний путь. Так случайно получилось.

Сейчас трудно сказать, какой именно паровоз вез Л.Н. Толстого (скорее всего, американец серии В типа 2-3-0), в каких именно вагонах он ехал по этой линии, хотя при большом желании все это можно предположить достаточно точно. Что касается 3-го класса «от Горбачева», то здесь почти без сомнений, а вот из каких других вагонов состоял тогдашний поезд Смоленск-Козлов, сказать теперь нелегко.

Кстати, телеграмма от 1 ноября 1910 г. — предпоследний документ Толстого. Последний — прощальное письмо детям.

…Поезд, отправившись из Горбачево, совершенно пустынного и морозного, до -30°С, чаще застучал по стыкам однопутной линии, ползя 25-40 км/ч.

Уже станция Истьино в ночи продемонстрировала мне паровозные гидроколонки, сарай, башню и два трогательных желто светившихся окна вокзала 1899 г. типа Ряз.-Ур.ж.д.

Сразу скажу, что вокзалы по линии до самого Волово одинаково двухэтажные, кирпичные, одинаковые, равно как и прочая архитектура. Башни есть на каждой станции.

Прибыли в Белев в 22.20. Надо ли говорить, что никакой команды предоставить мне ночлег ДС, пообещав это по телефону, не дал. А комнат отдыха бригад в Белеве нету, есть некий «красный дом» из кирпича (ты его, видимо, помнишь). Дом этот явно той же эпохи, что и дорога. И вот в том дому есть 2 комнаты, в которых «спять узловские и новомосковские, когда приезжають«, как пояснила мне дежурная по станции Белев - типическая дерзкая тулячка этих мест, скорее сельскохозяйственного, чем железнодорожного происхождения…

Побрел я в дом, крючась от 35-градусного, как выяснилось позже, мороза. Бил в запертую высокую дверь ногами и руками — никого. На улице раздавались следующие отдаленные голоса: «Ух, как я сейчас зар-режу-у-у… Ух, как я буду би-и-ть!» И т.п.

Наконец, дежурная сообразила позвонить по телефону, и я дождался, пока узловский машинист откроет. Я ему сразу: «Поеду с вами в первой кабине до Волово. Разрешение есть». А он: «Вряд ли поедете. У меня там калорифер не работает, и вы не выдержите». Легли пока спать.

Утром попили с бригадой кофейку и пошли на станцию. Полное безветрие и треск мороза.

Отправление — в 6.50. Еще совсем ночь.

Бывший разъезд 160 км. Пути разобраны. Фото Эдуарда Грачева © 15.07.2001

В тесной кабине антигуманного дизеля Д1 ноги замерзли еще до отправления. На улице, по словам дежурной, -37°С, в кабине примерно -30°С. Караул!

Тронулись. Участок я тебе описал. Меня ждало еще одно приятное открытие - наличие здесь старых шлагбаумов-«рамок» на ряде переездов и недействующие семафоры входные на закрытых рзд. 221 км, Плетнево и рзд. 160 км.

Вскоре солнце мощно окатило искрами и светом снега. Мы немного начали согреваться, по очереди ходили греться в вагон. Иначе можно было бы запросто поморозиться.

И вот перед Горбачево заглох дизель задней «головы». Помощник помчался запускать, я схватил у машиниста Саши «крокодилы» и ключи и тоже побежал.

Запустили кое-как, но тут же сверху из-под турбины каскадом хлынуло жирное глянцевое масло. Затыкать нечем. Сразу лужа на полах. «Глушите!» — орет Саша. Глушим. Масло журчит, а следом — вода!

Я прибежал, совсем одеревеневший, с ноющими ногами, в первую. Саша сразу по прибытии в Горбачево понесся назад, к помощнику. Срезали они деревяшку за палисадником вокзала, заткнули, отвернули трубу, перекрыли. Поехали. Сашка совсем от холода затих. А тут помощник в микрофон орет: «Горит! Огнем дизель горит! Всё сзади в дыму!» Сашка: «Глуши. Сливай воду».

В Пономарево стали капитально. Я был в первой кабине, а они ползали по полам в задней, грязные с ног до головы, и голыми пальцами откручивали гайки на трубопроводах водяной системы. За размороженный дизель потом не расплатишься!

У меня в первой стало падать давление в тормозных цилиндрах, а станция на уклоне. «Саша, беги сюда!» Это мы по микрофону переговариваемся, пассажиры слышат. «Тормози, Леш, сам!» Тормознул. Потом пришел похожий на Вия Саша, но с места взять не смог: руки у него не двигались совсем, пальцы не могли взять контроллер. С места брал я, впрочем, тоже с трудом, не сгибаясь. Он не мог говорить, и я вслух зачитывал многочисленные предупреждения о скорости. Помощник тем временем продолжал откручивать оставшиеся пробки. До сих пор при одной мысли об этом я холодею.

Наконец машинист обрел дар речи: «Мне…все»… «Почему?» «У нас … в Узловой… талонов не лишают… выгоняют…работы нет… выгонят…»

Сказать мне было нечего.

«Не уходи… я прошу… одному… тяжко тут…»      «Что ты, что ты, я не уйду». Это я ему, как малому ребенку.

Кино, да и только.

В депо Волово Фото Алексея Вульфова Март 1995 года

Я все же следил за линией и всю ее неплохо помню. Наиболее живописна она после Горбачево (до этого в основном совершенно прямая): кривые S-образки, крутые уклоны, сплошь холмы, рощи и глушь. Иногда по поезду хлещут ветви яблонь и груш — Сашка рассказывал, что осенью он их тут рвет, не выходя из кабины. Это бывшие сады, теперь ничьи, но, в отличие от людей, продолжающие что-то производить.

Я оставил Саше свои московские координаты и посоветовал обратиться, если что, а главное, ни в коем случае не говорить начальству, что я с ним ехал. Тогда уж точно последуют «оргвыводы». Он так и не позвонил, я тоже, естественно, ничего не стал узнавать в Узловой.

В Волово мы сердечно простились, и я, не чувствуя самого себя, пошел в вокзал, где в пассажирском помещении топилась углем круглая высокая железная печь с надписью «МПС». Я тут же сунул ногу, ничего не помня, прямо в угли, чем страшно напугал гревшихся рядом пассажиров, причем одна красноносая старушка вскрикнула: «Молодой человек! Выньте немедленно!»

Островной вокзал в Волово тебе известен. С той поры ничего не изменилось: та же одноэтажная кирпичная «избушка». Впрочем, не до архитектуры уже мне было.

Паря попеременно ноги, я обрел землю, выписал служебный билет (в кассе долго выясняли, что такое форма 1-Б, познав сей могучий документ впервые) до Липецка. На улице громоздились грандиозные снега, все кругом парило, рельсы горели на солнце! Прибыл ТЭП60 с двумя обледенелыми вагонами - поезд Лев Толстой-Волово. Дым из труб вагонов тянулся, как из паровоза. Непременно надо прокатиться на таком!

Выскочивший с кривой 2ТЭ116 одной секцией лихо принесся на станцию с моим поездом # 79 СПб.-Волгоград (скорый «Слава»). Я успел вскочить в свой купейный — и оказался в надежном тепле, в приятной компании, в уюте. Срочно затопал я в ресторан, где съел тарелку борща и выпил 100 грамм недурной водки - всего на сумму 2500 руб. После этого уделал бутылку пива, затем другую, поглядел в окно на живописнейшую холмистую двухпутную дорогу на Ефремов с восхитительным овражистым подходом и мостом к ст. Турдей (самое тяжелое место на дороге — Караси — Турдей; грохот паровоза ФД, идущего в гору с товарным к Карасям, слыхать было за 20 верст) — и уснул безмятежно до Ельца. Новая, давно манившая к себе дорога была открыта…

Февраль 1994 года, из письма А.В.Колесову